ЛЮБОВЬ (Журило Евфросиния Никитична), монахиня

1883, сентябрь — родилась в с. Печенеги Волчанского уезда Харьковской губ. в семье крестьянина, церковного старосты.

Окончила сельское училище.

1907 — после смерти родителей поселилась у брата в г. Богодухове Харьковской губ.

Пела в церковном хоре, воспитывала племянников.

Посещала богослужения в Богодуховском женском монастыре.

1913, 23 января — приехала в Москву и поступила в Марфо-Мариинскую обитель милосердия.

В обители трудилась на черных работах, в столовой, а также занималась обследованием имущественного положения лиц, обращавшихся за помощью.

В советское время состояла в Марфо-Мариинской трудовой артели, закупала продукты для обители.

1926, 12 января — вместе с другими сестрами обители привлечена в качестве обвиняемой по ст. 68 («укрывательство и пособничество контрреволюционным преступлениям»). Оставлена на свободе под подписку о невыезде до суда.

1926, 8 февраля — постановлением ОСО при Коллегии ОГПУ признана «социально опасной» и приговорена к высылке на 3 года в Казакскую АССР.

1926, 19 февраля — выехала в ссылку.

1926, 23 февраля — прибыла в г. Кзыл-Орду вместе с настоятельницей обители В.С. Гордеевой и еще 17 сестрами обители. Направлена в Туркестанский уезд Сырдарьинской губ.

1926–1929 — находилась в ссылке в г. Алма-Ате.

1929 — освобождена с лишением права проживания в Москве и Московской обл.

Вместе с В.С. Гордеевой и монахиней Надеждой (Бреннер) выехала в г. Ростов Великий, затем вернулась на жительство в Туркестан.

1938 — вместе с монахиней Надеждой (Бреннер) выехала в Москву.

Жила нелегально у знакомых, затем получила прописку в подмосковном пос. Болшево (ныне в черте г. Королева) и работала уборщицей в школе.

1948, март — поселилась в с. Владычня, ныне Лихославльского р-на Тверской обл.

1956, 15 марта — дата кончины.

Похоронена на кладбище с. Владычня.

Близкая подруга матушки Любови, монахиня Надежда (Бреннер), оставила подробные воспоминания о ее жизни. Будущая подвижница с детства любила молиться, пела в храме, помогала ближним. В Марфо-Мариинской обители она оказалась чудесным образом: в июне 1912 г. в Богодухове девушка уснула летаргическим сном, в котором подробно видела обитель, о которой прежде не слышала, и великую княгиню Елизавету Феодоровну. Приехав в Москву, она разыскала обитель и была принята настоятельницей, которую сразу же узнала. Впоследствии она рассказала о своем видении протоиерею Митрофану Сребрянскому, записавшему в дневнике: «Свидетельствую своей священнической совестью, что все, записанное мной со слов сестры Евфросинии, верно».

В 1918 г. великая княгиня Елизавета Феодоровна была арестована и казнена. Обязанности настоятельницы перешли к ее ближайшей помощнице Валентине Сергеевне Гордеевой. В феврале 1919 г. церковное имущество обители было передано Марфо-Мариинской трудовой общине. В совет общины, возглавляемый В. С. Гордеевой, во шли К.П. Гумилевская, Е.Н. Журило, М. А. Хаджи и др. Внутренний распорядок, состав сестер милосердия в большинстве своем оставались прежними, но жизнь менялась. 6 февраля 1925 г. был аннулирован устав Марфо-Мариинской общины, в июне того же года община была переименована в «Марфо-Мариинскую артель сестер милосердия». Артель занималась обслуживанием ранее принадлежавшей общине и арендуемой Комиссией по улучшению быта ученых врачей (КУБУВ) платной больницы, разделяя с КУБУВ доходы. Кроме того, медицинские сестры артели вели частную практику, остальные члены артели занимались пошивом одеял и другими ремеслами, чтобы прокормить себя и других. В октябре 1925 г. в газете «Правда» появилась статья «Советские Марфа и Мария», в которой Марфо-Мариинская трудовая артель была названа «районным церковно-черносотенным агитпропом». Отмечалось также: «Весь прошлый уклад жизни, вплоть до диаконисских служений в домашних церквах сохранен целиком; домашняя молельня великой княгини и вещи, ей принадлежащие, хранятся и посейчас как реликвия; помещения „трудовой общины“ сплошь увешаны великокняжескими портретами и изображениями сосланного в Нарым духовника Митрофана Сребрянского... Советских Марфу и Марию пора бы ликвидировать». Статья возымела свое действие: в скором времени в обитель прибыла комиссия с «ревизией» и будто бы выявила много нарушений в финансовых и хозяйственных документах. В ОГПУ был отправлен соответствующий акт, против сестер возбудили уголовное дело. По указу начальника 6-го отделения Секретно-оперативного управления Е. А. Тучкова обитель решили ликвидировать и всех ее членов выслать из Москвы. Сестер по очереди вызывали на допрос на Лубянку, затем отпускали под подписку о невыезде. 18 февраля 1926 г. в обитель прибыл вооруженный отряд. Командир зачитал постановление НКВД о высылке всех сестер и о ликвидации Марфо-Мариинской трудовой артели. Многим запретили жить в Москве и губернии с правом выбора места жительства, наиболее ревностных сестер во главе с настоятельницей сослали в Туркестан. В условиях ссылки дар деятельной любви, присущий матушке Любови (в то время еще Евфросинии), проявился особенно ярко. Монахиня Надежда (Бреннер) вспоминала: «В Туркестане Фрося сняла комнату за 10 рублей, с ней были сестры Мария Алексеевна [Хаджи] и Мария Воинова. Надо было искать работу, денег не было. Она начала с торговли: купила семечки и продавала по пять копеек стакан. Ссыльных жалели, и ей, бывало, и 10 и 15 копеек заплатят. На это она жила и содержала сестру Марию Алексеевну, а Мария Воинова поступила в больницу сестрой и жила отдельно. Фрося брала стирку на врачей, в аптеке мыла посуду; летом в городском саду пела украинские песни своим чудным басом, собирая много людей. Зарабатывая тяжелым трудом, она еще и мне посылала деньги…» По окончании ссылки сестры с В. С. Гордеевой выехали в Ростов, но прожили там недолго: архиепископ Варлаам (Ряшенцев) благословил всех разъехаться во избежание нового ареста, и они вернулись в Туркестан. Монахиня Надежда вспоминала: «В Туркестане жить было спокойно, узбеки к нам относились очень хорошо. Фрося и Мария Алексеевна дома стегали одеяла на продажу. Я поступила бухгалтером в Продснаб. Потом Фрося открыла ларек и торговала мороженым. Жили безбедно. Продолжали жить по уставу Марфо-Мариинской обители, много молились...

<…>

Вспоминаю приезд Владыки Варлаама (Ряшенцева). С Владыкой приехало 60 монахинь... Владыку мы оставили у себя, а остальных Фрося разместила по квартирам... Вообще всех прибывающих ссыльных ГПУ посылало так: „Идите в трудовую контору Журило (фамилия Фроси), она вас устроит“. Она устраивала и на работы… Много прошло ссыльных через Фросю. Много было таких, у которых ничего не было: надо за них и квартиру оплатить, и одежду, и обувь достать, и питать... И мебель она находила: столы, стулья, кровати. Иногда ей попадало, но она не смущалась: всегда веселая, за все благодарит. В то время было тяжело с питанием: Фрося с трудом возила продовольствие, и часто его отбирали... Сколько ни приезжало ссыльных, Фрося всех устраивала, дома бывала мало. Еще партия монахинь была. Одна из них умерла от черной оспы. Одну, Августу, мы взяли к себе. Она заболела сыпняком. Мы вместе с ней спали, ели и не заразились…

<…>

У нее — у Фроси — был особенный дар слез. Мы тоже, бывает, плачем — от обиды, от злости, плачем, если не удается что. У нее этот дар был постоянный, как будто она за всех плакала. Ей было дано молиться за весь мир и плакать. Начинала благодарить или просить Бога — и тут же слезы. Так она молилась за человека. Мы заплачем, у нас что-то там покажется, капнет, а у нее — потоки. Когда она плакала за людей, она обливалась слезами…

Старец Алексий — знаменитый был такой прозорливый старец — сказал: „Имя ей — Любовь, и не менять больше. С этим именем и умереть“. Фрося, какая она была! Таких в мире — на счет, особенная жизнь. Бывают жизни избранные. Она дары имела и на других изливала…»

1. ЦА ФСБ РФ. Д. Р-45674.

2. Дамаскин (Орловский), игум. Мученики, исповедники и подвижники благочестия … Кн. 5. С. 453; Кн. 7. С. 400.

3. Подвижники Марфо-Мариинской обители. М., 2007. С. 1, 31, 34–45, 47–77.

4. Христофоров В. С. О закрытии Марфо-Мариинской обители // Вестник церковной истории. 2008. № 1. С. 130–152.